tsud ekil
terra celeste
multiverse airlines
date seat gate
april’24 27a ...portal2
новости
самое основное
список на удаление
проверь, нет ли там тебя
пазл
веселенький
тест
вспомни 2007-й
дасты
там звезда смерти!
межмировые копы
акция с самыми вкусными плюшками
гороскоп
с мемами
the best episode
i'll never cry
the best post by yun
Сидя в конце аудитории на лекции истории искусства восемнадцатого века Ван Юнь смотрел записи тренировок с ребятами. Они готовились поехать в Китай на шоу, пускай в итоге каждый будет сам за себя, парни умудрялись сохранить хорошие отношения, которые никак не могли подорваться будущим соперничеством. К тому же здесь они выступали на разных мероприятиях и даже снимались в клипе! Это был звездный час каждого.
..........................................

tsud ekil

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » tsud ekil » underworld » MORSMORDRE: MORTIS REQUIEM


MORSMORDRE: MORTIS REQUIEM

Сообщений 1 страница 3 из 3

1

https://i.imgur.com/sSEIhjg.gif•   •   •   •   •   •   •   •   •   •             •   •   •   •   •   •   •   •   •   •
MORSMORDRE: MORTIS REQUIEM

первая магическая война, вопреки мнению многих, неотвратимо ведет к победе темного лорда - министр минчум под действием империо сводит счеты с жизнью, освобождая пусть своему заместителю с меткой на предплечье. теперь его цель - привести страну уже на официальном уровне к единственно верным для ним взглядам. но становление нового режима занимает время, и, покуда происходит переходный этап, льётся кровь - ведь орден феникса и сочувствующие продолжают сопротивляться. любые идеи о выборах отвергаются в связи с шатким положением в стране.
над британией окончательно нависает тёмная метка. наступивший 1980 год обещает быть тяжелым.

•   •   •   •   •   •   •   •   •   •             •   •   •   •   •   •   •   •   •   •
NC-21 | ФЭНТЕЗИ, АНГСТ, DARK!AU | ДАЙСЫ В КВЕСТАХ

0

2

burke & borgin doppelgangers preset


POMPEY TILLIUS BORGIN
● 45 ● бастард полукровка ● артефактор, путешественник ● mm? ● всё сложно ●
https://i.imgur.com/3EOX0x2.png
— oscar isaac —

[indent]
❛❛
п р о с т и     ,     м н е     наверное     п р и д ё т с я      у б и т ь      т е б я
ведь только так я буду знать точно, что
между нами ничего и никогда
у ж е      н е      б у д е т     ,      в о з м о ж н о

ПАСКАЛЬ ШЕСТНАДЦАТЬ, КСЕНТА ЕЩЁ ЖИВА, ОНА ПИШЕТ ПОМПЕЮ В СТРАСТЯХ: Почему мы пугаем одних и страшимся других? Почему одни мучают нас, вторых мучаем мы, а третьим сами подчиняемся, разрешая наносить увечья? Почему ты такой пугающе непостоянный и разный со всеми? Откуда в тебе столько лиц, столько желаний, страхов и подавленных эмоций? Почему ты молчишь там, где хочешь кричать и воешь там, где ожидают тишину? Почему ты доволен, когда она плачет и свирепеешь, когда плачу я? Мы обе плачем, Помпей. Я, когда разбиваю колени, пытаясь тебя догнать, а она, когда догоняя, ты разбиваешь ей их. Колени, руки, плечи. Она как звёздное небо в твоих попытках самоутвердиться. Я устала искать способы, чтобы прекратить боль, что ты всем причиняешь, охотясь за собственной порцией боли. Уверен ли ты, что видишь грань меж всем этим бесконечным удушьем? Пока твои руки на её шее, там, в Англии, задыхаюсь я, тут, в Америке, собирая по осколкам тонкие намётки из её писем. Читаю и взращиваю к тебе жестокость. Коллекционирую . Засыпая, я часто представляю твоё окровавленное лицо в своих руках, разбитое о бутылочно-зелёный кафель. Приезжай, я покажу тебе свои сны и как идеально пол сочетается с кровью. Ты в ответ разобьёшь мне нос, а я твоё сердце. Боишься? Хочу, чтоб ты боялся меня, как она боится тебя. Чтоб твой желудок сворачивался и к горлу приливала желчь от каждой прочитанной буквы. Чтобы грудная клетка сжималась и ты переставал дышать, теряясь в догадках мой ли это шаг за твоей спиной. Я вернусь. Я всегда возвращаюсь.

insparation vibes by patrick and kate.
pompey: You're not afraid of me, are you?
pascal: Afraid of you? Why would I be afraid of you?
pompey: Well, most people are.
pascal: Well, I'm not.
pompey: Maybe you're not afraid of me, but I'm sure you've thought about me naked. Huh?
pascal: Am I that transparent? I want you, I need you, oh baby, oh baby.
nyx: *на заднем фоне, как школьница, сует два пальца в рот, показывая, что ее сейчас стошнит*

«     к т о      ТЫ     ,      с о п е р н и к      МОЙ     ?     
д у э л ь      –      э т о      т о     ,      ч т о      н у ж н о.
если кончится все резнёй. мы с тобою как раз поищем.
величайшее чудо под землей.     »

pompey: о сестре не беспокойся, я глаз с неё не спущу.
pascal: ты, главное, трусов с неё не спускай.

Он родился там, где его никто не ждал, от женщины, которую никто не любил, в доме, который давно пора сжечь и следовало бы, вместе с мальчишкой, что мечтал быть сыном. На момент рождения Помпея, его отец был глубоко женат, числился наследником фамильной лавки и жил так, будто бы завтрашнего дня не существует. А дальше, знаешь, всё как в банальной сказке без счастливого конца. Мать Помпея умирает, скидывает сына на беспечного папашу, а тот презентует своей жене ребёнка заявляя: «теперь это наша проблема».

Помпей всегда был проблемой, где мачеха, что не могла забеременеть уже много лет, смотрела на мальчишку в поисках ответов, то ненавидя себя, то ненавидя его. И как бы сильно та ни старалась, так и не смогла полюбить чужого ребёнка, отец тоже не мог, нарекая его ошибкой, неспособной на благодарность.

Помпей рос как тень, снедаемый одиночеством, болью, подавленной агрессией и ненавистью ко всему вокруг. Однажды он доберётся до сводной сестры и будет мстить ей за каждый холодный родительский взгляд в его сторону, упиваясь её страданиями.

я     б ы     убил тебя     ,     д у р а     ,      н о      н е т      с и л     .
твоё нытьё меня, девочка, рамсит, на твоём теле разлитый бензин,
как он красиво горит, и ты с ним.

❜❜

Д О П О Л Н И Т Е Л Ь Н О
Давай теперь разберёмся в трёх главных женщинах в жизни Помпея, ну, или попробуем разобраться.
[indent]Ксента – сводная сестра 1942 года рождения, почившая в сентябре 1960 в возрасте восемнадцати лет, на данный момент является призраком лавки Борджин&Бёрк, но об этом знает лишь одна живая душа, может скоро будут две и обе они есть в списке женщин Помпея. Из примечательного: Помпей никогда не любил свою сестричку, потому что её любили родители, а его несчастненького нет, поэтому волевым решением было принято нацепить на себя маску агрессора-абьюзера и доставать её по-полной, применяя физическое (избиение) и моральное насилие. А как самый умный, еще и артефакт на неё надел (кулон), который не позволяет выдавать его грязные секретики. Однократно была подвергнута и сексуальному насилию с его пьяной, озлобленной стороны, за что (единственное) он до сих пор себя винит. Сюрприз, своим маньячным-жестоким, неадекватным поведением довёл малышку Ксенту до самоубийства. (Сюрприз номер два: Ксентой тоже играю я под маской)
[indent]Никс – сводная сестра 1960 года рождения, хранительница всех тайн, секретиков и, по счастливой случайности, точная копия своей умершей старшей сестры – Ксенты. Да, мы сами в шоке, шарики за ролики от этого прикола закатываются у всяк, кто знал(ет) их обеих. Скорее всего, вы даже не знакомы (пока), но Никс знает сильно много о Помпее из дневника Ксенты, в который та описывала все происходящие события: какие-то в красках, какие-то метафорично и высокопарно. Отношение Никс с Помпею – предвзятое, на грани ненависти, презрения и отторжения. Она не видит и не хочет замечать его положительных сторон от слова совсем. (покажи, нам, кстати, где они?) Он сын отца, разговоры о котором она избегает и надеется никогда не услышать, тем более не увидеть. (тут у нас для Никс грустные новости, ведь Помпей обязан вернуться в Англию и навести шороха)
[indent]Паскаль – чистокровная, высокомерная, злобная и противная лучшая подружка Ксенты, которая вечно была занозой в жопе Помпея, пока девочки были детьми. Между Паскаль и Помпеем всегда было какое-то странное, нездоровое влечение, которому ни один не мог поддаться в полной мере. Паскаль считала его старпёром, грязнокровкой, гадиной и самым настоящим красным флагом, а Помпей считал её заносчивой малолетней сукой без поводов для такого откровенного чсв. В них много открытой, вражеской ненависти друг к другу, желания избить, наорать, сломить и поднасрать в жизни нелёгкой. Как говорится, когда рядом две бомбы, случается «БУМ».

сразу подкуп от джудит

https://i.imgur.com/EIIqtip.png
https://i.imgur.com/tpGRAx1.png

→ Помпей не жил в Англии с 1960, но знает всё и обо всех. (пожалуйста, скажи что ты читал/смотрел «ты» и впитаешь в Помпея вайбы Джо Голдберга, потому что НУ НАДО)
→ В силу своей бастардости не наследует лавку, наследница Борджинов – Никс. Он может попытаться претендовать, только если она умрёт. Да, нам нравятся его возможные мысли «убил одну, убью и вторую».
→ В пару ли эта заявка – решим на месте, но ты понимаешь какой будет кринж для всех, если Помпей и Паскаль сойдутся, но кринж мы любим, поэтому приходи сходиться.
→ Возможно, мы не уместили в заявку всех хэдов, но ты главное приди, спроси, а можешь и не спрашивать, мы сами всё расскажем.
→ Пишу с птицей тройкой, с заглавными буквами, 4-7к. [стиль письма соигрока лично меня не волнует, но я уведомляю о своём – на всякий случай] Могу играть быстро, могу медленно, всё зависит от вдохновения и загруженности ирл. Умею в графику, так что будешь одета красиво не только ты, но и наши эпизоды, а по блату могу делать красивые эпизоды в не_совместные отыгрыши.

ксента

До конца учебы четыре полных месяца. Это сто двадцать два дня в стенах, которые всегда были для младшей (пока что) Борджин убежищем. Из них, тридцать семь — выходные. Благо, не все столь же поганые, сколь сегодняшняя суббота. Ладно, чего на субботу сетовать, она всего-лишь ютилась в компании следующего дня, что в календарях каждой уважающей себя пигалицы выделен, дай Мерлин, хотя бы просто розовым. А если Мерлин не даст, то ещё и кучей сердечек, блёсток, пыльцы пикси и…крошечным рецептом амортенции. Хотелось бы сказать, что ею уже воняло из каждого угла. И эти, даже столь любимые, в остальные 363 дня в году, запахи, сегодня казались самыми мерзкими на свете. А какими мерзкими они окажутся завтра, у-у-у.

Наверное, такими же мерзкими, как физиономия Табиты Гойл, что встретиться ей чуть позже, а потом займёт целую субботнюю главу в дневнике, собрав каждую из колючек, что умела собирать в буквы Ксента. Да так искусно, что читая можно было даже отравиться ядом, что сочился из каждой чёрточки.

Ксента валялась на заправленной постели целый день, до полудня, совершенно не желая вставать, ведь, как уже было сказано — каждая пигалица была в курсе, какой тщательной подготовки требовал завтрашний день. А Слизерин, к превеликому сожалению, трещал от тех самых пигалиц. Высокомерные, самовлюбленные, тщеславные, в основном, чистокровные, ведьмы с идеальными волосами, кожей и фигурой. С лучшими мантиями, дорогущими селективными парфюмами и туфлями из последних коллекций именитых модных брендов, в которых Борджин совершенно не разбиралась.

Она никогда не была подлинной частью этого серпентария, сохраняя в себе свою кричащую беловороновость. Обладай ты хоть всеми гадкими чертами характера, носи ты хоть самый застывший bitch face, чистота твоей крови и размер счета родителей имел более располагающее для дружбы значение. И пусть ты условно чистокровна, пусть твои предки владеют одной из самых загадочных лавок в Лютном, ты все ещё дочь лавочника из того самого Лютного. Волновало ли это когда-нибудь юную Борджин? Отнюдь.

— Ксента, ты пойдёшь с нами за конфетами? — хотелось бы сказать, что соседка разрушила тишину, внутри которой Ксента пряталась прикрыв глаза, но увы, та лишь прервала змеиное шипение, коим вся комната полнилась, пока три другие, наичистокровнейшие, спорили о всяком. Своём, куда Ксенту никогда и не звали.
— Нет. — столь же сухо, сколь и всегда отвечала, отрезала Борджин, даже глаз не открыв.
— Ну а за туфлями? Или ты собираешься производить впечатление на Гойла в своих отвратительно-безвкусных ботинках? — Ксента откроет глаза, чтоб оценить свою обувь. Свою старую обувь, которую пора бы выбросить с астрономической башни и никогда больше не видеть.
— А что, думаешь Гойлу они по вкусу не придутся? Ну, что же, на такой случай всегда есть Крэбб.
— Борджин!
— Шморджин! Ну что тебе надо? Видишь, я в печали? И у меня есть планы.
— Какие? Беспечно страдать?
— Ну что значит беспечно страдать? Во-первых, беспечно страдать лёжа на кровати. Во-вторых, набиться конфетами до смерти. Можете вечером подвешать меня как пиньяту и избивать до тех пор, пока конфеты не вываляться вместе с кишками.
— Ты омерзительна.
— Спасибо.

Она изобразила мертвую мину с закрытыми глазами и вывалившимся языком, провожая своих соседок в Хогсмид за покупками, после чего вытащила целую кучу сладостей: перечные чертики с исправленной на упаковке надписью «Сдохни с огнём», синяя жвачка и горсть бобов. — Мда, ну и наборчик, — буркнет Борджин, взяв одну из жвачек. Громко и смачно чавкнет ею, ещё раз и ещё, пока та не размякнет до способной к надуванию пузырей степени. Один, второй, третий и вот уже 9 шариков разных размеров летают по комнате, врезаясь в парящие сердечки.

Хлоп. И каждый из них взрывается исчезая столь же ярко и быстро, сколь растворилось пресловутое чувство любви между Ксентой и Себастианом, по которому слизеринка уже успела выплакать всё слёзы и почти перестала думать.

Ложь.

Слёз хватит затопить Атлантиду. А мыслей, чтобы взорвать мозги всем известным и неизвестным философам. Да и как о нем не думать, да не плакать, если его прекрасная рожа отсвечивает повсюду. В гостиной, в коридорах, на уроках, за завтраком, обедом и ужином. Каждый раз смотрит из-под чёлки, пока жуёт свой любимый кетчуп и надеется, что он подавиться и пустит тыквенный сок по носу, чтобы все расхохотались. Пока не подавился. Но впереди ещё сто двадцать два дня. Успеет.

Ксента достанет из тумбы котёл, нарисует на нем конфету и с гордостью пройдётся сначала по всей гостиной, а потом и по всей школе, допрашивая каждого встречного «Сладость или гадость?». Кто-то ответит, что праздник перепутала, обязательно получив по коленке, кто-то отсыпет конфет, ну а кто-то самолично выберет «гадость», после чего Ксента взмахивала палочкой и произносила, почти конфетами не чавкая: — Агуаменти, — направляя на штаны и юбки, чтобы каждый выглядел обоссаным.

Да, Ксента очень любила людей.

Собрав полный котёл Борджин отправилась на одну из лестниц, чтоб вдоволь покататься на аттракционе, да конфетами до тошноты объесться. Правда, рвотный рефлекс явился куда раньше, стоило Табите сверкнуть своими идеальными волосами.

— Вам, Гойлам, что, где-то тут мёдом намазано? — оглядывается по сторонам, проверяет не налипло ли что на ботинки, шерстит по карманам мантии, чтобы быть может найти чего столь привлекающего всех обладателей столь гадкой фамилии.

— Конечно некому. Вряд ли кого-то, кто не имеет собственного мнения, голоса, выбора и мозга можно назвать человеком. Так, пешка. А из неодушевлённых предметов меня привлекают исключительно конфеты. Кстати, хочешь? Тут как раз для соплячек со вкусом соплей пару бобов завалялось.

паскаль

Со времён отъезда старшей Бёрк из Англии, в лавке почти ничего не изменилось. Разве что её любимая лестница исчезла. Вдох в жилую часть здания был теперь доступен только с другой стороны, сразу на второй этаж. Мансарда соседствующая с чердаком, что всегда принадлежала Паскаль выглядела точно так же, как и двадцать лет назад. Комнату будто законсервировали. Ни пылинки, ни выцветших половиц. Ни один из постеров не упал, а большая двуспальная кровать пряталась под тем же изумрудным покрывалом. Довольно жуткая картина, если честно. Кто-то видно следил за комнатой, не позволяя ей меняться, словно кто-то всегда ждал её назад, но ни разу об этом не обмолвился. Комната Мад не изменилась лишь в одном — Паскаль по-прежнему не могла туда войти. Стоило ей попытаться пересечь черту, как заклинание ласково отпихнуло её. Паскаль что-то бранное буркнула себе под нос и вернулась в свою жуткую детскую комнату девочки-подростка, где они с Ксентой провели бóльшую часть детства. Она начала вспоминать ночёвки. Как-то раз они украли фляжку, наложили на ту заклинание незримого расширения и вылили в ту столько апельсинового ликера, что заевшее пьяное «Если я сказала — не брала, значит — не отдам!», казалось абсолютно убедительным. И ни одна не догадывалась о собственной наивности, когда отвечала взрослым куда делись все бутылки.

Паскаль нащупала прорезь в матрасе и выудила оттуда ту самую фляжку. Разулыбалась. Сорокоградусного поила там должно было быть достаточно, чтоб напиться спустя девятнадцать лет, после смерти лучшей подруги. И даже останется, чтоб добиться после позавчерашней смерти сестры. Бёрк сделала глоток, второй, третий, а потом достала палочку и направила ту прямиком на дверь, наложив точно такое же запрещающее вход заклинание, как и её отец на комнату сестры. Естественно, запретила вход она именно ему. Отцу.

— Остроумно, — довольно громко произнёс мистер Бёрк, которого столь же нежно, сколь Паскаль, отбросило заклинание. Она приоткрыла один глаз и ехидно улыбнулась, пожав плечами.
— Впустишь?
— Что за идиотский вопрос, естественно, нет.
— …на похороны ведь ты пойдёшь?
— Что за идиотский вопрос, естественно, да.
— Ты можешь перестать ёрничать? — она снова ехидно улыбается отцу, который уже догадывается следующему чётко сформулированному ответу, заранее парированному: — Тебе тридцать шесть лет, а ведёшь себя, будто тебе тринадцать.
— Ну а тебе сколько?
— Достаточно, чтобы…, — отец повышает голос, Паскаль перебивает.
— Достаточно, чтобы знать что такое «эйджизм», я согласна. — отец вскидывает от недовольства руки.
— Понаехали, американцы!
— И задели ваше чопорное самолюбие свеженькой терминологией? О-о-о, мне так жаль.

Старший Бёрк нервно вздыхает, удаляясь, пока дочь делает ещё несколько глотков из фляжки, причмокивая от удовольствия. Похороны, шмохороны.

<…>

Изрядно надравшись, Бёрк сидела в последних рядах, наблюдая, как гости, возможные родственники, какие-то рандомные люди, выступают, рассказывая о том какой чудесной была Мадригаль и как грустно с ней прощаться, она такая юная и бла-бла-бла. Тоже мне, нашли юную. Двадцать восемь лет! Кобыла! Вы видимо забыли что такое юность. Бёрк оглядывалась по сторонам, надеясь никого не узнать в серых чуть размытых лицах.

— Кто-то ещё желает сказать пару слов о трагически погибшей? — Паскаль хрюкнула, подавившись смехом, да так громко, что каждый обернулся.
— Ну раз вы все так просите!— обратилась к таращащейся толпе. Паскаль встала со своего места, столь же уверенно, сколь заливала в себя бесконечный ликёр. В конце концов, старшая сестра — пьяная на похоронах, не так уж и странно. Правда, чужое мнение на этот счёт мало волновало и саму Паскаль. Она подошла к гробу, чтоб взглянуть на умиротворенную сестру, указав жестом «секундочку», каждому сверлящему взору. Бёрк упала на колени, опустив руки прямо к сестре, кто-то даже попытался сорваться с места, будучи обескураженным происходящим. Беспокойного волшебника остановили кратким «это старшая сестра, дай ей время» и тишина снова воцарилась, переодически шурша перешептываниями гостей и слишком длинной театральной паузой Паскаль, что лежала на сестре, всё это время запихивая её палочку себе в рукав. Очень медленно и аккуратно. И как только воровство претворилось — ведьма отпрянула от трупа.

— Здравствуйте, дорогие гости, — начала Бёрк, а потом прокашлялась и переключилась на британский акцент, — Здравствуйте дорогие гости,…вот, другое дело, да? Теперь то вы меня все понимаете, — Паскаль перевела взгляд на отца, чьё нижнее веко уже подёргивалось от сожаления. — Меня зовут Паскаль, вы скорее всего меня не знаете, как и я вас, но я старшая сестра той девушки, которой вы сейчас пели поминальные дифирамбы. Если честно, её я знаю столь же хреново, сколь вас. Наслушалась ваших унылых речей и даже задумалась, а точно ли мы сёстры. Или тут сработал эффект, что о мёртвых либо плохо, либо никак?…ой, оооооой, — Паскаль с наидовольнийшей физиономией заглядывала в каждую пару смотрящих на неё глаз, пока не запнулась об одни такие знакомые, что аж дыхание спёрло. — Ха, вот прикол, мёртвые пришли поддержать мёртвых. Эй, Ксента, милая, иди сюда, давай покажем им что такое на самом деле «юная», давай, иди сюда. Ксента! КСЕНТААА!

В какой-то момент ликёр так ударил в голову, что запинаться пришлось не только о глаза, но и о собственные ноги. От падения спас сидевший в первых рядах бывший женишок покойной сестры. — Фу, магглорожденный, не трогай меня — она попытается отпихнуть Лимуса, но тот лишь подожмёт её посильней. — Да что ты липнешь, она же ещё даже не закопана, — возмущённо топает ногой, заряжая шпорой прямо Лимусу по лодыжке. Тот, от боли, расцепляет руки, чуть с толчком. Бёрк отскакивает, врезаясь в сидящую «Ксенту». — Жесть, призраки такие реалистичные, — её тут же подхватывает отец, пытаясь увести, однако Паскаль крепко сжимает руку «Ксенты», заставляя ту тащиться вместе с ними.

— Никс, ты можешь её увести?
— Никс? Пап, это же Ксента, куда она меня уведёт. С кладбища, — Паскаль начинает смеяться, Ксента куда-то уведёт с кладбища. Безумие. Куда? В мир мёртвых? — Нет, погодите, я не собираюсь умирать.

никс

Смерть закономерный итог жизни. Никто не знает, сколько отмерено человеку. Кто-то успевает совершить лишь пару вдохов, и, не вынеся тяжесть бренного бытия, испускает дух на руках матери. Кто-то доживает до почтенной старости, и, умудренный сединами, пытается вложить в головы юнцов, что значит «правильно». Правильно прожить отведенный срок, правильно уйти, правильно запомниться. А есть те, кто успели урвать яркость молодости, но не достигли возраста умиротворенной зрелости. Мадригаль была в числе последних – яркая вспышка на небе, которая слишком быстро потухла.
Хайгейтское кладбище сегодня превратилось в улей, что разоряется, жужжит и толпится в арке входа в часовню, перед тем, как затихнуть на выбранной скамье. Дань традиции, не более, маги не отпевают своих почивших по догматам христианского мира, но возможность проститься с ушедшим дают каждому. С разницей в пару минут со своих мест на амвон поднимаются сочувствующие, их голоса гулко звучат под старинными сводами обители магловского Бога, и все они, как один, сокрушаются о скоротечности оборванной жизни. Слова сплетаются в покрывало, что тяжестью пропитанных солью слез, не всегда идущих от сердца, давят к земле Берка. Никс знает, как минимум, половину собравшихся, но верит лишь трети из них, тем, чей голос теряет будничное «приятного вечера, мисс Борджин, у меня к Вам деликатная просьба…», и ломается, при звуке имени той, что больше не откроет глаз.
Аркус сжимает плечо Дарры, пожалуй, единственный, кто в полной мере может понять его боль – осталось самое сложное: последнее слово отца и гроб с девчонкой понесут из часовки в сторону свежевыкопанной могилы. Мадригаль Берк останется лишь росчерком палочки на граните, боле не тревожащая живых, встав за спинами мертвых, как и тысячи других, что были до нее.
Голос с задних рядов будоражит рой, пуская ленты-шепотки по устам собравшихся. Волнение сплетается с возмущением и поблескивает алчной яркостью предвкушения, еще неосознанно готовя колыбель для новой сплетни, что обойдет закоулки Лютного. Молодая женщина была в числе тех, кого Никс видела впервые, но слишком хорошо знал мистер Берк, судя по первому порыву встать.
Паскаль… имя режет слух, отражаясь в голове чужим голосом. Тем, что как казалось бы Никс, мог принадлежать сестре.
Паскаль… ждуще-зовущий тон с подоплекой осторожности. Как часто ее имя марало страницы дневника наравне с Помпеем и Себастианом.
Паскаль… оплот стабильности в полном раздрае, и не высказанная обида, потому что она ушла, увлеклась тем, что за океаном, остыла и пошатнулась твердыня, в которой можно было искать спасения, хотя бы временное, но такое желанное.
Слишком внимательный взгляд зеленых глаз, пока та, что носила имя Берк, устраивала спектакль одного актера, не ко времени и не к месту.
Паскаль… океан лижет прибоем застарелые воспоминания, и молодая женщина замирает, явственно забывая как дышать. «Мёртвые пришли поддержать мёртвых» — шумный выдох матери заставляет Борджин опустить взгляд, а через десяток секунд врезавшееся тело и крепкая хватка рук делают Никс и старшую из детей Дарры предметом всеобщего внимания.
Ответить, что вовсе не призрак, девчонка просто не успевает, утягиваемая со своего места сразу двумя дебоширами, одного из которых ведет явное алкогольное амбре, что плотным облаком окутывает Борджин.
— Никс, ты можешь её увести?
— Никс? Пап, это же Ксента, куда она меня уведёт. С кладбища. Нет, погодите, я не собираюсь умирать.
— Да, конечно, мы сейчас уйдем. Не тревожьтесь, и продолжайте.
Мелкая ловит на себе обеспокоенный взгляд матери, но качает головой, не давая той встать с места. И так слишком много шума и внимания тем, кто должен был остаться в тени Мадригаль, хотя бы в последний раз. Перехватить руку Паскаль оказалось не сложно, быстрее вытянуть из храма, чтобы громкий, нервный смех окончательно не превратил собравшихся проститься в обезумевший от свежей сплетни улей. Ксента звучит снова и снова, кузина просто не осознает разницы, и Никс не видит смысла сопротивляться, не сейчас, когда ее разум туманит алкоголь и, видимо, чувство утраты.
— Не умирать, о чем ты, я бы никогда тебя не забрала, ты же знаешь. Просто побудь со мной, пожалуйста.
Слова срываются с губ сразу, как только в легкие летит глоток свежего воздуха. Это кощунство издеваться над памятью, но иного способа увести Паскаль с кладбища малышка просто не видит. Ее имя действительно затопило десятки страниц дневника, и в том, что Берк была первейшей линией обороны Борджин, Никс не сомневалась. Вопрос лишь в том, что случилось потом, почему она бросила сестру в то последнее лето, хотя знала, что окончание школы привяжет ее к Помпею перманентно, а не только на короткие недели каникул.
— Все хорошо, успокойся, Паскаль.
Пара шагов по тропинке, подальше от выхода из храма, и пальцы опускают теплую ладонь, но лишь для того, чтобы дотронуться до щеки. Это ее бич, на миг закрытые глаза, чтобы перебрать в сознании образы Ксенты, оставшиеся на колдографиях и зарисовках в дневнике. Она так ласкала маму, смеялась и нежно скользила кончиками пальцев к виску, чтобы заправить непослушную, выбившуюся прядь волос. Касалась ли так Паскаль – лотерея, но думать о том, что Берк начнет трясти отца в состоянии опьянения и требовать объяснений прямо над телом умершей сестры, не хотелось, и девчонка рискнула.
— Хочу домой, как в те зимние каникулы, последние, помнишь? Когда мы ждали, чтобы зелье настоялось, дурацкий, как оказалось, подарок, я писала тебе потом. Пойдем, можно, я отведу нас?
Шаг ближе, всего один. Похож ли ее голос на голос сестры? Борджин надеется, что да, но в голове он ниже, грубее и язвительнее, чем у младшей из сестрет. Она не упоминает Мадригаль, чтобы не акцентировать внимание на том, что есть путь отступления.
— Просто скажи да, и обними меня, поверь, аппарацию я не забыла.
Кольцо ладоней той, что меньше, оплетает плечи кузины, прикасаясь щекой к щеке, за миг до невесомого поцелуя, скорее скольжения губ, уводящего в покой и нереальность происходящего.
— Может это просто сон, Паскаль? Не тревожь себя, я побуду рядом, обещаю.
Едва уловимы щелчок трансгрессии прозвучит всего через секунду, если Никс почувствует ответные объятия сестры.

0

3


DEIMOS FLINT
● 1949(50) ● чистокровный ● чиновник в министерстве магии ● de, с меткой ● муж ●
https://i.imgur.com/EBZyHN9.gif https://i.imgur.com/7IAdKYJ.gif
— jonathan bailey —

[indent]
❛❛

Из анкеты  http://sf.uploads.ru/jYD3d.png

[indent]На втором курсе Рейна попала в команду по квиддичу. Деймос был на курс старше и должен был тренировать её первое время, как более опытный игрок. В отличие от других мальчишек, на его лице не было ни одного прыща, от него пахло взрослым одеколоном и некоторые однокурсники говорили, что он уже бреется, а ещё в процессе тренировок он рассказывал какие-то слишком гениальные вещи, и для Рейны не было никого умнее, красивее и талантливее, чем Флинт.
[indent]Рейне казалось, что чем сильнее она будет выделываться в игре, тем проще ей будет привлечь внимание Флинта. Она отбивала бладжеры в головы гриффиндорцам один за другим, а Флинт отводил её в сторону и говорил, что она играет нечестно [и слишком палится]. Она проделывала перед ним обратный отбив бладжера (в 13 лет!!!), а он отчитывал её за то, что это слишком рискованно для такой малолетки. Ни одна из её попыток не сработала и Рейна в очередной раз жалела, что она не Присци, которой достаточно просто взмахнуть ресницами, чтобы все влюбились в неё.
[indent]Через пару лет безуспешных попыток обратить на себя внимание Деймоса, но очень успешных игр в квиддич, Рейна заметила, что он влюбился. К сожалению, не в неё, а в свою очаровательную однокурсницу с шелковистыми черными, как ночь, волосами. В Камиллу были влюблены многие, Рейна не могла не признать, что по своей красоте она может посоревноваться разве что с Присци, но был всё же в ней один недостаток: кровь. Она была полукровкой, и Рейна сразу поняла, что Деймосу придется обломать крылья, чтобы быть с ней.
[indent]Рейна наблюдала за ними. С искренней, ядовитой завистью смотрела, как он мило вручал ей маленький букет сорванных цветов по дороге до Хогсмида, как она показательно краснела, когда они шли по берегу Черного озера, как они целовались за кустом бузины. Рейна провела не один вечер в слезах и попытках понять, что с ней не так. Почему её никто на этом свете не любит, никто не обращает на неё внимание. Зачем ей вообще жить, если она никому не нужна?
[indent]Как и думала Рейна, Флинту пришлось обломать крылья. Когда на седьмом курсе какой-то доброжелатель сообщил семье, что Деймос без ума от полукровки, Камилла была самым жестким образом отвергнута чистокровным семейством. Их нежная и трепетная любовь смялась под плотно сжатым кулаком Рейны, отправившей эту сову, и была навеки проклята. Его верная подруга оказалась рядом в самый тяжелый момент и провела с ним ночь, после которой он должен был забыть о Камилле.
[indent]Но оказалось, что этого мало.
[indent]Флинт окончил Хогвартс и отправился на стажировку в Министерство, а там – снова она. Рейна же осталась доучиваться один год в школе. Её съедала ревность. Деймос всё ещё был без ума от Камиллы, но и ночь с Рейной оставила на нём отпечаток горького обмана. Он боялся, что воспользовался подругой и что она теперь может на что-то рассчитывать, но чувства к Камилле были сильнее.
[indent]Летом после выпуска, Рейна встретилась с «другом» и тот поделился, что хочет тайно сделать предложение своей обожаемой полукровке. Что он готов отказаться ради неё от семьи и от наследства. Рейна не могла этого допустить, и уговорила мать [та впервые хоть в чем-то пошла ей навстречу], что Деймос Флинт отличная партия для неё и ей стоит договориться об их браке, тем более, он племянник её лучшей подруги. Всё складывается просто удачно!
[indent]И Ригель, конечно же догадавшись об истинных намерениях столь нехарактерного для Рейны порыва, всё же впервые в жизни что-то для неё сделала.
[indent]Отвратительная Камилла, узнав о том, что её возлюбленный скоро женится, не придумала ничего лучше, чем от горя уехать в Америку. Слова Флинта о том, что он готов бросить ради неё всё на свете, оказались слишком громкими, потому что в конце августа они стояли под алтарем с Рейной, пока его прежняя любовь зализывала раны по ту сторону Атлантики.
[indent]Первый год Рейна была счастлива. Наконец-то она заполучила его. Но чем дольше тикали часы, тем четче она видела, что всё ещё никем не любима. Деймос продолжал мечтать о Камилле по ночам, а днем утопать в работе. Рейна ничем не занималась: карьера игрока в квиддич не для таких девушек, как она – не для продолжательницы рода одного из священных 28-ми.
[indent]Шли годы, Рейна утопала в несчастливом браке, хоть и пыталась обратить на себя внимание мужа. Ригель смеялась, как жалко это выглядит, но Рейна должна пожинать плоды своих же трудов – ведь это она захотела этого брака. Ригель лишь по-матерински исполнила её желание.
[indent]В семьдесят четвертом родился Маркус. Флинты были так рады мальчику, что в честь его рождения от свекра Рейна получила часть поместья Флинтов, а от мужа – команду по квиддичу. На поместье Рейне было искренне плевать, а команда… это по истине был лучший подарок в её жизни. Играть она не могла, но теперь могла быть частью этого мира и не портить при этом идеальный образ чистокровной светской дамы. Наверное, это первый раз, когда Деймос сделал что-то действительно хорошее и правильное для Рейны.
[indent]Но он всё ещё не любил её. И ей показалось, что он не будет её любить, пока в его мыслях жива Камилла. Само её существование, пусть даже на другом конце мира, – препятствие к их любви. Ни сын, ни четыре года совместной жизни не приблизили Флинта к Рейне так, как она об этом мечтала. Нужно было оборвать эту связь.
[indent]Рейна купила ей смазливого ухажера. Это очень просто: с тебя деньги, с него ухаживания. Он должен был сделать несколько пикантных колдографий, а дальше Рейне было бы на них плевать. Когда колдографии были доставлены из Америки, Рейна сделала так, что их получил Деймос. От доброжелателя.
[indent]Через несколько дней ему потребовалось отправиться в «командировку» в Нью-Йорк. По делам международных отношений с американским министерством. Рейна делала вид, что не понимает, зачем он туда едет, но то, чем это закончится, даже она не ожидала.
[indent]Флинт вернулся из Америки каким-то другим. Более злым, жестоким. В один из дней Рейна получила известие из Америки. Камилла умерла. Всё стало понятно. Но ничего не изменилось: он по-прежнему относился к жене, как к предмету интерьера. Рейна злилась и утопала в несчастье. Деймос исчезал на работе, она исчезала в команде. От злости она разрывала контракты с игроками за малейшие промахи, а с другими флиртовала и проводила вечера на светских тусовках, злоупотребляя алкоголем.
[indent]В этом беспробудном несчастье прошло ещё несколько лет.
[indent]Маленький Маркус оказался никому не нужен. Рейна, сама того не осознавая, относилась к нему также равнодушно, как Ригель относилась к ней. Она добровольно отталкивала единственного человека, готового любить её бескорыстно. Сын не приблизил к ней Деймоса, как она хотела, и даже смерть Камиллы не приблизила к ней мужа. Чем он занимался в своем Министерстве? Возможно, как муженек старшей сестры, трахал всё, что движется, а может пытался заглушить внутреннюю боль. В какой-то момент он получил метку. Интересный скачок от любви к грязнокровке до последователя Темного Лорда. Порочность и фальшивость его обожаемой полукровки наконец-то сделала своё.
[indent]Но Рейна всё ещё не чувствовала ничего. Вообще ничего. И в какой-то момент она поняла, что её к Деймосу любовь так же проклята, как и всё, к чему прикасался Флинт. Рейна поняла, что её обожание сменилось болью, а затем ненавистью. Флинт стала циничной и холодной с ним. Любой, кто никогда не чувствовал любви, стал бы однажды ненавидеть объект всех своих разочарований.
[indent]Оказалось, Рейне нужно было забыть о нем, чтобы Флинт наконец начал о ней думать. Его внимание опоздало на четырнадцать лет. Они оказались слишком похожи друг на друга: они могут чувствовать лишь, когда эти чувства не взаимны. Любила ли Деймоса Камилла? Никогда. Он утопал в мыслях о ней, потому что чувствовал, что она никогда не будет принадлежать ему. Она была красивым, но недостижимым цветком, а затем её лепестки развеяли над океаном. Рейна любила его и потому была ему не нужна.
[indent]Они поменялись ролями, когда Деймос стал не нужен ей. Её легкие интрижки с игроками, флирт на светских вечерах, успех. Да, это не любовь, а лишь призрачная замена чему-то настоящему, но Рейна добровольно принимала эти ненастоящие чувства чужих людей, потому что больше не верила, что когда-то получит их от родных.
[indent]Но Рейна играла с огнем. Её идеальный Деймос идеально укоротил жизнь последней девушке, которая его предала, а шея Рейны так близко. Сомкнуть на ней руки – самое простое, чем он может закончить эту проклятую черную любовь.

❜❜

Д О П О Л Н И Т Е Л Ь Н О
— да, деймос убил камиллу, когда понял, что она его предала; вот такой вот у него сдвиг - предательство равно смерти; возможно, это тянется с детства, возможно, его мать изменила отцу и деймос это увидел - я не прописывала это нигде, но держала в голове, что мать деймоса скорее всего умерла, когда он был ребенком, и история там была очень мутной и травмирующей для него;
— несмотря на то, что рейна разочаровалась в муже и пошла по кривому пути, она ему никогда не изменяла; она бы это просто не смогла сделать, потому что большую часть жизни любила деймоса [всё ещё, но делает вид, что -ла] и никогда не сможет зайти дальше хиханек хаханек с тюбиками;
— долгие годы деймос жил с рейной по принципу "мы в ответе за тех, кого приручили"; он понимал, что многие из своих поступков мог не совершать, но совершал, и этим привязывал к себе рейну [мог не спать с ней в её семнадцать, мог не жениться на ней, мог не делать ей ребенка, мог не устраивать ей эмоциональные качели, но всё это он сделал по своей воле]; и её расшатанное психологическое состояние, и её несчастливая судьба - последствия не только её ошибок, но и его;
— всё описанное выше выглядит как стекло, но я ещё и в комедию умею! и делаю это с удовольствием. парочка забавных фактов о рейне: она путается в заклинаниях и растениях [накормила маркуса тарталетками с белладонной, а потом перепутала рвотное заклинание с заклинанием роста передних зубов - если их сыночка, неописуемый красавец, спросит, почему у него такая челюсть, мы знаем на кого показывать пальцем; кстати, сына спас умный деймос]; отвратительно готовит, но продолжает это делать; будет доводить до сумасшествия пока труп не посинеет [возможно её]; все удивляются, как она выжила в школе со своим характером и продолжает выживать до сих пор [просто их жизнь станет без неё слишком скучной];
— на морсе есть родственники деймоса, однокурсники и, в целом, достаточное количество персонажей, с которыми можно интересно взаимодействовать;
— от себя гарантирую множество идей и спокойный темп их реализации [могу выдать по посту в неделю-две, а если очень вдохновиться, то и ещё быстрее, но не на постоянной основе]; чего я точно не делаю, так это не хожу с претензиями по скорости и всякими другими глупостями [кто имел несчастье столкнуться с таким, тот поймет хд];
— более чем уверена, что на морсе найдутся желающие погонять камиллу под маской, потому что чего только стоит сцена её убийства; я бы посмотрела с попкорном! рейна распечатает и в золотую рамочку повесит;
— внешность обсуждаема, всякие мелкие факты и детали из биографии тоже; я буду абсолютно "за", если будут какие-то идеи, как этот образ дополнить, придать ему красок и получше развить отношения с рейной;
— могу свободно играть на русском, украинском.

Пробный пост

[indent] Она стояла на аллее с сеткой в руках и мрачно пинала носком серых туфель камень: рядом на скамейке сидел с вчерашней газетой в руках седой дед, держал крепко деревянную трость и вслух читал новости – "в Хабаровске разбился самолет, погибло двадцать два человека", поглядывал на Варю и водил в воздухе пальцем, двигая губами, покрытыми седыми усами, приговаривая: «Что же это, стало быть, творится: войны нет, а люди умирают», но Варя его не слушала – только хмыкнула равнодушно и уплелась дальше, постукивая маленькими каблуками по аллее и путая ноги в черной сетке для продуктов. За спиной шумели дети, и в шуме этом она больше находиться не могла – он ей раз за разом напоминал шум другой, токсичный и болезненный, всплывающий со дна тошнотворной памяти, где жили лица темно-серых дьяволов в немецких мундирах.

[indent] Сильный запах хлорки плотным облаком стоял на лестничной площадке, когда она поднималась вверх. Неприятно скривившись, мыслями Варя вмиг оказалась на больничной койке, где не единожды просыпалась на войне, где пахло также резко хлоркой, йодом и спиртом, и глаза, привыкшие к мраку, также больно жгло, если случайно посмотреть в окно. Вне пределов квартиры Варя пряталась от Егора, вне пределов внешнего мира она пряталась от прошлого, всматриваясь в него через покрытое пылью окно, глядя на верхушки деревьев и крыши домов, и смотрела на них долго, выглядывая проплывающие мимо серые облака и лица, которые она в них видела. Лица родные и чужие, мертвые, пустые, и своё иногда находила, когда на отражение натыкалась случайно, резко отворачиваясь от него и долго глядя в пол, высматривая там что-то неопределенное, но лишь бы не себя и не их. Но они приходили к ней, раз за разом, и долго гудели острой болью в обоих висках, и будто бы снова всё оживало – всё мертвое и грязное.

[indent] Темно-серые дьяволы в немецких мундирах склонились над ней, всматриваясь в рыхлую землю – одна из немногих, она лежала под грудой чернозема и битых камней, и едва дышала, затаившись на те вечные тридцать две минуты, что они искали выживших, вспарывая брюшные полости тем, кто умирал, других же грубо подхватывая под локоть и вытаскивая из окопов, грязных и разбитых, загоняя их позднее в эшелоны военнопленных. Тяжелыми маршевыми сапогами, дьяволы из вермахта шагали по её животу, втаптывая её глубже в землю, и боль пронзала её от самых пяток до макушки, и она молилась только об одном: выключиться прежде чем это случится. Она не слышала больше своего дыхания, оно, кажется, остановилось в тот миг, когда один из дьяволов заметил среди груды чернозема серые глаза, и долго смотрел на них своим, налитым кровью поросячьим взглядом, то ли высчитывая, хватит ли у него пуль, то ли выжидая, моргнет ли она [жива ли она], но не дождался: поднял голову вверх, когда его окликнули, глянул в последний раз и ушел. Сердце резко сжалось, серое пыльное небо над головой поплыло на юго-запад, и она закрыла глаза, не чувствуя ни рук, ни ног, и решила было, что в ту секунду умерла. И умирала ещё сотню раз, когда вагон катился с глинистых холмов; когда налитые кровью глаза закрывались, истоптанные маршевыми немецкими сапогами жизни проваливались, как мертвые тела в болота, и никогда уже не выбирались из места, где всё кончается; когда душа её делилась на призрачные, мглистые клочья, кусками развевалась по ветру, палец нажимал на курок и следующий подонок мертвым мясом падал на землю, становясь жратвой для свиней и червей, становясь ничем.

[indent] Она открыла дверь, возвращаясь из продуктового магазина – несла в черной сетке бутылку кефира, белый нарезной батон и триста грамм докторской колбасы – ей казалось, что так она могла быть хоть немного полезной. Кефир, кажется, был просроченным – продавщица хриплым голосом предупреждала её об этом, но Варя кивнула ей всё равно и та продолжила наполнять сетку, не осуждала, не махала головой укоризненно – каждый день мимо её прилавка такие проходят и кивают, безразлично соглашаясь и даже не слушая внимательную продавщицу – что она там сказала? кефир просроченный? – отрешенные и безразличные, их сейчас много таких было. Чайник шумно гудел, когда она вошла, и Варя скривилась неприятно, вслед за чайником загудели в её голове всё те же голоса, она проглотила плотный комок в горле и вошла на кухню, наткнувшись взглядом на Егора, когда тот стоял у окна, выкуривая в форточку очередную сигарету, и срочно опустила взгляд. Быстро поставила на стол сетку с продуктами и отвернулась, опуская руки под струю холодной воды, намывая их земляничным мылом. – О чем? – намеренно спокойно спрашивает Варвара, наперед зная, что ни один его ответ ей не понравится.

[indent] Она уже давно пряталась от Егора, чтобы он не видел её теперешнюю – не было в ней ничего от прошлой Вари, не было в ней больше жизни, а была только грязь и кровь. И что-то на дне последнего ошметка её души твердило ей держаться подальше: уберечь его от этой грязи, не дать ей выплеснуть её из берегов, которые она крепко держала, как в запаянной бочке. И триста девять дьяволов, и смерть, и кровь, и землю, килограммами проглоченную на войне, будто из неё она теперь состояла. Закрутила кран и отошла от раковины, приближаясь к плите: рядом с чайником, поставленным Егором, стояла маленькая кастрюля, а в ней точно каша из топора – неведомая грязеподобная жижа, которую можно было решиться употребить только если здоровье позволяет переваривать жженую резину. Поднимая в воздух крышку, Варя принюхалась к ней ещё раз – боялась подойти к своему творению, приготовленному ещё утром, и намеренно продолжила вопрос, чтобы не дождаться правильного ответа. – О том, что манка не должна быть черной? – спрашивает Варя, лишь бы он не начал говорить, что хотел. Она никогда не умела и не училась готовить – ни до войны, когда мыслями и мечтами жила в уголовных делах, ни на войне, конечно, ни после, всегда считая это пустым. Высыпала в кастрюлю почти полстакана молотого перца – а сколько нужно? – и ждала, пока вода закипит, выключив газ только когда в кухне запахло горелым. Никогда не умела это делать и не хотела уметь.

[indent] Варвара накрыла кашу крышкой – к черту её, выдвинула из-под стола табуретку и опустилась на неё, всё ещё не глядя на Егора. Его вопрос плотной дымкой стоял в воздухе, как и запах сигарет, и она вдыхала его, мысленно лавируя между тем, чтобы подорваться с табуретки и сбежать, и тем, чтобы остаться и ответить. Егор ещё не говорил об этом вслух, но она уже знала, что будет дальше. Чувствовала, что однажды он устанет от холодных, брошенных в пустоту фраз, от запертых на первое время специально на ночь дверей, чтобы ничего не объяснять, от намеренного избегания встреч, от пряток в длинных коридорах и от отсутствия разговоров, пусть даже таких, как сейчас – молчаливого ожидания приговора по разным углам одной кухни. Думает, что лучше бы скрыться, лучше бы сбежать и ничего не отвечать, сохраняя стабильное теперь равнодушие. Меньше всего на свете ей хотелось впускать внутрь Егора, слишком сильным был страх, что его, единственную Варину нить к прошлому, доброму и светлому, поглотит тьма, теперь её населяющая.

[indent] Чаще всего её сны были уродливыми, но иногда ей снились красивые воспоминания – яркие, живые, наполненные красками дни из прошлой жизни, из вчерашнего дня, которое от них ушло. Их первые тайные встречи, одно на двоих волнение, которое они переживали вместе, Варины смущенные взгляды, её тонкие пальцы, переплетенные с его, как она расплывалась в чувствах, копившихся голодным волнением в глубине живота, морозящей дрожью; их поцелуи, сначала мягкие и быстрые, а затем долгие и тяжелые, и её нежелание от него отстраняться, всё крепче к нему прижимаясь, жадно оставляя на его спине следы от тонких пальцев. Эти сны были редкими, но самыми прекрасными в её теперешней жизни, и ей хотелось, чтобы они перестали быть лишь снами, но Варя знала – больше в ней не было былой нежности и любви, её прошлое осколками разбилось под маршевыми немецкими сапогами и сердце больше не будет биться, как тогда, сейчас оно будто мертвое, и она будто мертвая, и всё вокруг, кроме него.

[indent] - Если хочешь уйти – иди. Я никого держать не буду, - Варя боялась, что однажды этот день настанет. Что Егор встретит кого-нибудь ещё, полюбит и уйдет, оставит её здесь одну с темно-серыми дьяволами, живущими в ней десятками мертвых голосов. Ни за что на свете она не станет просить его остаться и даже согласится – ему так будет лучше, всем так будет лучше – жить с ней сейчас невыносимо, и она сама стала невыносимой, черной и черствой, как довоенный сухарь, и где угодно ему будет лучше, лишь бы не с ней.

0


Вы здесь » tsud ekil » underworld » MORSMORDRE: MORTIS REQUIEM


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно